жизни, которую я вела. В день своего сорокалетия, уязвленная поведением Кира, я сказала себе: как хорошо, что у нас с ним нет детей. Кир – отец, а я – мать? Да не дай Бог.

А Бог дал.

Мои мысли встали в ряд, как солдаты на перекличке. И одно за другим прозвучали следующие бесспорные умозаключения:

«Раз ребенок уже появился, то он родится.

А раз он родится, то будет присутствовать в моей жизни и войдет со своей судьбой в мою.

Никаких дилемм нет и быть не может.

А Кир как хочет.

Я должна ему сообщить, что жду ребенка, и только».

Я тут же позвонила Киру и спросила его, можем ли мы сейчас увидеться. Он предложил вместе пообедать в одном из кафе, где мы часто бывали.

* * *

Кир пришел раньше меня и уже сидел за одним из столиков. Я подошла к нему, села напротив и сказала:

– У меня новость. Я беременна.

Его взгляд сначала замер, а потом метнулся от меня куда-то вдаль. Он закусил нижнюю губу, качнул головой из стороны в сторону, засмеялся и сквозь смех воскликнул:

– Как такое может быть?!

– Значит, ты рад? – спросила я, мстя за его смех.

Тут он посерьезнел и стал смотреть на меня в раздумье. Молчание затянулось, и я подвела итог:

– Значит, нет.

– И да и нет, – поправил меня он. А потом взял мои руки в свои, поцеловал их и спросил:

– Ты думаешь, что с этим справишься?

Ты. С этим. Справишься… Значит, тема у нас такая.

– Справлюсь, – ответила я, освободив свои руки, и отвела от него взгляд.

– А я вот в себе не уверен, – начал он. – В том смысле, что я с этим…

– Что значит – с этим? – перебила я его.

– Я хочу сказать, что не знаю, справлюсь ли я с собой и с ребенком. Но… – он замешкался и наконец произнес: – Пусть будет как будет! Как тебе такая формулировка?

Это было то, что мне хотелось от него услышать.

– А ты не мог сказать так сразу?

– Не мог. Этот вывод должен был созреть.

Подошел официант, и мы заказали обед. Когда он ушел, я спросила Кира:

– Почему мы должны вдруг не справиться?

– Потому что мы оба эгоцентрики. Будет борьба с собой и друг с другом.

– Бороться с тобой я не собираюсь, – сказала я. – Значит, борьбы друг с другом не будет. А борьба с собой может пойти нам обоим на пользу.

– Если мы ее выдержим, – выдал он с усмешкой.

– Ты боишься за себя?

– Больше за тебя.

– А я больше за тебя. Ты ведь всегда не хотел детей.

– Ну во-первых, и ты их всегда не хотела. А во-вторых, сейчас это уже не актуально, – сказал Кир.

Он видел наше положение так же, как я: ребенок у нас уже был.

Осенью должен был появиться человек, в котором мы соединимся и останемся жить как одно целое даже тогда, когда нас не будет. Я балдела от этой мысли. О трудностях думать не хотелось.

* * *

После затянувшегося обеда с Киром я решила сообщить свою новость Вале. Хотя это был мой домашний день, я не стала откладывать разговор до завтра. Было обстоятельство, которое меня беспокоило.

На прошлой неделе наш нотариус сообщил Вале, что растет число заказов на срочный перевод документов, и выразил желание, чтобы мы обе присутствовали в «Дубраве» ежедневно. Валя не могла проигнорировать его желание, и это означало, что мои два домашних дня оказались под вопросом. Мне это очень не понравилось.

– Ты помнишь Тамару Клонкину? – спросила тогда Валя.

С ее помощью я вспомнила, что речь идет об одной из наших однокурсниц в инязе. Недавно Тамара звонила Вале и сказала, что ищет сейчас работу.

Я поняла, куда Валя клонит, и почувствовала беспокойство.

– Ты хочешь заменить меня Тамарой? – спросила я ее тогда без обиняков.

– Только настолько, насколько ты захочешь сама, – ответила она, и ее интонация меня несколько успокоила.

Валя думала договориться с Тамарой, чтобы та работала вместо меня в «Дубраве» в мои домашние дни. Но такой выход из положения меня не обрадовал. Валя и Тамара учились в одной группе, они были чуть ли не подругами, и мне стало тревожно от мысли, что эта однокурсница потеснит меня, отчего мои отношения с Валей изменятся.

Присутствие и живое общение много значат. Если я буду работать с Валей три дня, а Тамара два, то мы скоро станем для нее равнозначными партнерами, особенно если Тамара в свои два дня проявит больше интереса к работе, чем я в свои три.

Как бы то ни было, такой расклад неизбежно повлиял бы на мое положение в «Дубраве». Другое дело, если Тамара будет там лишь один день, а я четыре. И я сказала Вале, что могу довольствоваться одним домашним днем, как это было раньше. Только пусть им опять будет среда. Несмотря на то что этот день недели, как оказалось, был для Тамары неудобен, Валя все же смогла с ней договориться так, как я ее попросила.

И вот теперь я должна была сообщить Вале, что я долгое время не смогу быть в нашем трио второй скрипкой. И возможно, уже никогда ею не буду, потому что у меня опять меняются жизненные обстоятельства. Мне было перед ней очень неловко.

* * *

Все получилось лучше, чем я думала. Услышав мою новость, Валя обрадовалась:

– Ну наконец-то!

А потом спросила:

– Что вы с Киром решили? Будете теперь съезжаться?

– Это сложный вопрос, – сказала я. – И у меня, и у Кира мало места для троих.

– Но у тебя же есть еще мамина квартира. Насколько я знаю, там найдется место и вам, и ребенку.

– Это только если не вернется Элеонора. Она ведь там прописана.

– А она вернется?

– Понятия не имею. Со всем этим еще надо будет разобраться.

И мы с Валей перешли к деловой части.

Она опять во всем шла мне навстречу, а если я слишком много брала на себя, деликатно мне об этом говорила. В результате было решено, что Валя сегодня же позвонит Тамаре и предложит ей новый договор. А я буду впредь работать в «Дубраве» только два дня. Домашних дней у меня станет тогда три.

20

Уже скоро меня стало тошнить целыми днями. Я хандрила, и всем со мной стало трудно. Валя меня тихо терпела. Теперь она в проблемных ситуациях опиралась на Тамару, и это меня вполне устраивало. Когда тошнит, не хочется никого видеть и ни с кем разговаривать. Валя это понимала. С Киром все было сложнее.

Кир чувствовал себя обязанным чаще оставаться у меня, чем было прежде. Когда он бывал у меня, то всегда предлагал мне что-то делать. Но если меня изматывала тошнота, я воспринимала его предложения как натиск и принуждение. Мне хотелось уединиться и лежать в постели. А когда я чувствовала себя лучше, то мне, как правило, нечего было рассказать.

Кир сначала терпел мою вспыльчивость, но уже скоро она стала его раздражать. Особенно когда тошнота уже перестала